В сегодняшнем Евангельском чтении, мы слышали как один законник, желая искусить Спасителя, спросил Его: «Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?»
И Господь отвечает ему вопросом на вопрос: «В законе что написано?», т.е, что говорит об этом Писание? Здесь Христос показывает нам пример того, как и мы должны поступать, когда ищем ответы на свои жизненные вопросы. Мы должны посмотреть, что говорит об этом Писание. Вот на такой вопрос Господа законник дословно повторяет заповедь, содержащуюся в ветхом завете о любви к Богу и ближним: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всею душою твоею, … и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя». Но Господь спрашивает не только о том, знает ли он эту заповедь, потому что все законники прекрасно знали эти слова, он говорит: «Како чтеши» — как читаешь? — то есть «как понимаешь» эту заповедь.
Тогда законник, желая оправдать себя, говорит: «А кто есть ближний мой?». Тем самым он обнаруживает, что эта заповедь о любви ему на деле неизвестна, он не понимал духа и смысла этих слов, не знал, к кому должна быть обращена его любовь. Эта любовь не проявилась в его жизни.
В ответ Господь рассказывает притчу о человеке, избитом разбойниками, мимо которого прошли священник и левит, и которого пожалел только самарянин — человек, ненавистный для иудеев и презираемый ими.
Эта притча не вполне соответствует вопросу законника. Она учит не тому, кого надо считать ближним, а как самому сделаться ближним для каждого человека, нуждающегося в нашей помощи. В Ветхом Завете, ради ограждения избранного народа Божия от дурных влияний, устанавливались различия между окружающими людьми, и «ближними» для еврея считались только его соотечественники и единоверцы. Новозаветный нравственный закон отменяет все эти различия и учит уже всеобъемлющей евангельской любви ко всем людям. Христос упраздняет все национальные, расовые, религиозные и политические границы. Во Христе все люди братья, а потому и все ближние, так как все люди — дети Одного Отца Небесного. Самарянин лучше священника и левита понимал, что для исполнения заповеди о милосердии нет различия между людьми: все люди — ближние нам. Не на людей должно смотреть, а на свое собственное сердце, чтобы не было в нем холодности жреца и левита, а было милосердие Самарянина.
Божественная истина не может быть отделима от Божьей любви и ее практического земного воплощения. Поэтому когда мы говорим, что «Православие хранит истину», то тут, как в свое время перед Понтием Пилатом, встает вопрос «Что есть истина?». А истина как раз стояла в это время перед ним. Истина — это не «ЧТО», т. е. не безличный абстрактный набор теорий и идей, а «КТО» т. е. есть живая личность, явленная во Христе как воплощенном Боге. И основная истина Евангелия нам открыта не столько в теоретических постулатах, как мыслить и рассуждать, а как действовать и жить.
В этом плане притча о Милосердном самарянине — это отдельное малое Евангелие в большом. Она показывает, что самарянин — еретик по образу мысли может на самом деле быть куда ближе к истине — Христу по существу. А правоверные по образу мысли священник или левит, соответственно, оказываются практическими еретиками по жизни, при этом будучи убежденными, что поступают правильно и по закону.
Поразительно, насколько много в Евангелиях примеров спасающей веры и благодарности Богу у иноплеменников. И как мало её находилось у членов ВЗ церкви, обученных, праведных...
Иисус Христос неоднократно осуждает фарисеев и книжников, многие из которых знали наизусть Священное Писание, заботились об исполнении множества мелких предписаний, касающихся внешнего образа жизни, но оставляли без внимания важнейшее в законе: суд, милость и веру (Мф. 23, 23), то есть справедливость, милосердие к ближним и веру, выраженную делами. Они стремились оправдать себя тем, что они спасутся уже потому, что рассуждают и мыслят о Боге правильно.
К Евангелию, где истина неотделима от практического действия, от исполнения заповедей, это имеет весьма отдаленное отношение. Грош цена теоретическому правильному исповеданию (ортодоксии), если оно не подкрепляется практической любовью в делах (ортопраксией). Ортодоксия невозможна без ортопраксии. Если я имею всякое познание и всю веру, — говорит ап. Павел, — а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.
А вот ортопраксия выходит, иногда возможна без ортодоксии. И пример тому — в притче о милосердном самарянине. Ортопраксия может даже перерасти в ортодоксию, когда, например, после исцеления 10 прокаженных только самарянин возвратился, чтобы воздать славу и благодарность Христу.
По толкованию святых отцов, как и по содержанию многочисленных богослужебных текстов, милосердный самарянин в притче прообразует Самого Христа. Впадший же «в разбойники» путник символизирует весь падший человеческий род человеческий, «израненный» многочисленными грехами. Ни священник, ни левит — символизирующие закон и пророков, не смогли его уврачевать. Его спасает Сам Христос, Своею благодатью и помещает в гостиницу — Церковь, которой и поручает всех раненых на земле людей.
И Господь испытывает Свою Церковь, спрашивает всех нас, исполняем ли мы служение, к которому Он призвал нас. Церковь как собрание людей Христовых теряет свою силу и соль, если довольствуется только теоретическими рассуждениями или ритуалами. Тогда она рискует превратиться даже в свою противоположность, в «церковь лукавнующих», о которой сказано в одном из псалмов.
Это относится не только к священнослужителям, но ко всем, принявшим дар родства со Христом, ко всем христианам. Перевязываем ли мы раны людей, которые страдают в этом мире? Видим ли мы сегодня на каждом шагу страдания людей, которых Господь посылает нам, чтобы напомнить, ради чего Он сподобил нас вступить с Ним в родство? Церковь ответственна за то, что Она получила от Господа. Святые отцы постоянно размышляют о тайне того, что время начаться суду с дома Божия. Святитель Николай (Сербский) говорит в связи с этим, что нет большего соблазна, чем равнодушие Церкви к страданиям и гибели других людей.
Сколько раз мы отрекались от Христа — не явными словами, но прикровенно, в жизни, и сколько раз проходили мимо ждущих от нас слова любви, мира, доброго совета? Мы прикрываем вопросом: «А кто есть ближний мой» свое малодушие, свою духовную леность, свое нежелание трудиться, свое нежелание любить. Так незаметно никого близкого не оказывается» рядом с нами, не находим мы того, кто был бы достоин нашей любви: один — грешник и недостоин любви, другой иноверный или инакомыслящий; третий сам ископал себе яму, в которую впал, значит, достоин наказания. Широка и глубока заповедь Божия, а мы, став на путь высокомерного суждения, вместив в себя одновременно чувствования и священника, и левита, прошедших мимо бедствующего человека, тоже проходим мимо всякого, кто оказывается рядом, кто нуждается в нашем внимании, кто просит нашей помощи, уже не говоря о тех, кто просто безмолвно страдает рядом.
Проявленное милосердие к любому человеку открывает дверь к братопознанию, а это ведет к Богопознанию. Сострадание и милосердие есть колыбель Божественной любви в сердце человека. И только любовь способна нас привлечь друг ко другу, потому что только любовь способна нас привлечь ко Христу, а будучи привлечёнными к Нему, и мы сблизимся. Эту истину замечательно выразил святой подвижник Авва Дорофей в своем символическом круге.
В услышанном сегодня Евангелии Господь ставит пред нами вопрос об отношении к окружающим, призывая нас ради спасения посмотреть вокруг себя. Выйдем же отсюда, вспоминая эту притчу не как одно из самых прекрасных сказанных Христом назиданий, но как прямой путь, на который Он призывает нас встать. Он учит нас оглядеться вокруг внимательным взором, помня, что порой малейшая ласка, одно теплое слово, одно внимательное движение может перевернуть жизнь человека. Пусть поможет нам Бог быть подобными милосердному самарянину во всех жизненных случаях и по отношению ко всем людям. Аминь!
